Чувашское республиканское отделение КПРФ

25 лет назад, в сентябре—октябре 1993 года, Россия оказалась фактически на пороге гражданской войны. Противостояние законодательной власти в лице Верховного Совета РФ и исполнительной власти в лице президента Бориса Ельцина закончилось вооруженным конфликтом в центре Москвы, расстрелом Дома Советов из танков, роспуском Верховного Совета страны и принятием новой Конституции. В эти дни в стране произошел государственный переворот.

Хоть и прошло всего четверть века с тех пор, но мало кто помнит сегодня о тех трагических днях. Еще меньше тех, кто был живым свидетелем этого чудовищного предательства своего народа.

Одним из тех, кто пережил все ужасы блокады Дома Советов, был Николай Григорьевич Григорьев. В октябре 1993 года он занимал пост министра здравоохранения Чувашской Республики и был народным депутатом Верховного Совета Российской Федерации. Воспоминания о тех страшных днях он изложил в своей книге «Дни, равные жизни». Накануне даты Черного октября мы встретились с Николаем Григорьевичем, и он рассказал о событиях тех дней.

- 21 сентября 1993 года Ельцин издал Указ №1400 «О поэтапной Конституционной реформе Российской Федерации». По этому Указу с 20 часов 21 сентября прекращали действовать Верховный Совет Российской Федерации и съезд народных депутатов России.

23 сентября депутаты срочно созвали X чрезвычайный съезд. Кворума не было до 10 часов вечера. Как потом выяснилось, телеграммы народным избранникам отправлены не были. Все добирались до Москвы как могли, потому что депутатские удостоверения уже не действовали, и билеты на транспорт было достать сложно.

Нам повезло, руководство Чебоксарского аэропорта пошло нам навстречу, и буквально за несколько минут до вылета нас, троих депутатов из Чувашии, посадили в самолет.

Поздно вечером 23 сентября, наконец, началось заседание. Съезд освободил Бориса Ельцина от занимаемой должности Президента России. От своих должностей также были освобождены министр обороны Грачев, министр внутренних дел Ерин, министр госбезопасности Галушко. Но они не подчинились постановлению съезда и начали вводить в Москву войска и милицию – до 50 тысяч человек. Люди в форме окружили Дом Советов тройным кольцом. В здании закрыли два медицинских пункта и вывезли все медикаменты. Отключили отопление, воду и электричество, перестали завозить продукты питания. В Доме Советов в это время находилось около 4 тысяч человек. Уже начались холода, и люди мерзли. Заседания съезда проводили в большом зале, освещенном 2-3 свечами.

25 сентября ответственность за организацию медицинской помощи в Доме Советов возложили на министра здравоохранения Татарстана и на меня. Но с министром из Татарстана мы так и не смогли встретиться, он сразу же выехал в Казань. С оставшимися одиннадцатью врачами я организовал на трех этажах пункты медицинской помощи, используя медикаменты и перевязочные материалы из резерва гражданской обороны. Я одел белый халат, сложил в сумку медикаменты и ходил по этажам, оказывая в случае необходимости медицинскую помощь.

Во дворе Дома Советов орудовали омоновцы, напичканные наркотиками. Они безжалостно избивали народных избранников. Когда я заступился за одного из них, ко мне сзади подошел омоновец и сильно ударил ногой по правой почке. Три дня я мочился кровью, но обошлось в дальнейшем без операции. Некоторые депутаты после избиений попадали в больницы.

28 сентября один московский журналист попросил меня, чтобы я обратился к москвичам. Я согласился и с большим волнением начал:

«Дорогие москвичи, наши деды, отцы, матери и дети! Россия сегодня в опасности. Ее ждет судьба СССР, если мы не сплотимся и не защитим ее. Последним оплотом защиты нашей великой России остаются сегодня лишь Советы, да и на них набросились «демократы». Если сегодня мы не сумеем защитить Советы, то завтра будет поздно. В России начнут действовать разрушительные силы, возглавляемые «демократами». Начнут раздавать богатеям наши заводы и фабрики, землю превратят в товар… Настало время защиты России…»

29 сентября в Доме Советов заговорило радио. Нам сообщили, что в Москву начал прибывать омон из регионов, чтобы стрелять по нам – защитникам Конституции. Нас просили покинуть здание, обещали большие деньги. Но для нас в этот момент важными были судьба Родины, судьба нашего народа, который избрал нас и доверил нам свое будущее. Мы стояли на своем – освободить Ельцина от должности президента и министров, которые в эти дни показали себя, как противники Конституции, как противники народа своей страны.

Москвичи поддержали нас. Они заполнили все прилегающие к Дому Советов улицы, их сдерживал только кордон омона с автоматами. Мы видели из окна, как люди прорвали цепь кордона и бросились к Дому Советов. Тут же омоновцы открыли по ним ураганный огонь из автоматов и пулеметов. Человек 15 упали, как подкошенные.

3 октября вечером принесли на носилках одного журналиста, он задыхался. Сказал, что их опрыскали кипятком и каким-то газом. Едва разобрался с ним, как в здравпункт ворвались человек 20 рабочих с завода, все в крови. Они прорвались к Дому Советов через проволочные ограждения с режущими лезвиями «Бруно». Порезы были по всему телу до 15 сантиметров длиной и до двух глубиной. Обработал им раны чем мог – инструментов для зашивания ран у нас не было. С трудом уговорил офицера из оцепления увезти их в больницу.

Съезд завершил свою работу 3 октября, и мы уже собирались вечером выехать домой, но нам сообщили, что обстановка вокруг опасная и попросили подождать до утра.

Около 7 утра я пошел вниз провожать депутата А.М. Леонтьева, собиравшегося на квартиру за вещами. Когда мы открыли наружные двери, то увидели, что во двор Дома Советов на полной скорости въехали четыре БТР и стали на ходу из крупнокалиберных пулеметов расстреливать безоружных людей из палаточного лагеря – ветеранов, молодежь, женщин, детей, казаков.

Мы увидели, как мимо нас по дороге прошел священник отец Виктор в сопровождении комсомольцев из Украины, которые пришли защищать депутатов – человек двадцать. Священник нес икону, шел в сторону БТР и кричал: «Изверги, изверги! Что вы делаете?! Прекратите убивать своих собратьев!» Тут же его замертво скосила пулеметная очередь. Следом упала красивая голубоглазая девушка – вожак группы украинских комсомольцев. Она еще смогла поднять голову, но раздалась вторая пулеметная очередь, и она замерла навсегда. Следом за ней стали падать и другие комсомольцы.

Мужчины из палаточного лагеря стали бросать в БТРы бутылки с зажигательной смесью, но загорелся только один из них, остальные продолжали строчить из пулеметов по людям. Вскоре появились солдаты и омоновцы, стреляя из автоматов по всем подряд.

Мы ужаснулись от увиденного и вернулись на свой этаж. Всех собрали в Палате национальностей и велели никуда не выходить. Я одел белый халат, взял санитарную сумку и сел в первом ряду зала. Отовсюду была слышна стрельба.

В 8-15 по Дому Советов начали стрелять танки. Выстрелы производились огневыми снарядами по окнам кабинетов, куда прятались люди с улиц. На каждом этаже горело до 30 окон с людьми. Горело не менее 300 кабинетов. Это неправда, что в октябре 1993 года погибло всего 136 человек, как говорят официальные источники, их было намного больше.

В 8-45 вызов врача. Выбегаю в коридор. Там окровавленный парень. Оказал помощь, завел в зал. В 9-40 привели раненую девушку- журналиста.

В 11-20 нам объявили, что в Дом Советов ворвались автоматчики. Минут через 20 меня снова вызывают к двери. Еще одна раненая девушка. Помог, попросил зайти в зал. Сам пошел в мужской туалет. Открываю дверь, там все свободное пространство заложено трупами. Ужаснулся. Открыл дверь женского туалета – там тоже трупы. Решил зайти в Палату национальностей через нижнюю дверь, спустился на второй этаж. Там по коридору в три ряда тоже были сложены трупы, покрытие простынями…

В 11-40 начали переписывать всех присутствующих и пустили по рядам «Красную книгу», чтобы записать последнее слово родным, пока еще живы. Мне даже не верилось, что настал момент прощаться со своей семьей, со своей жизнью. Я взял ручку и написал: «Я честно выполнил свой долг перед своими избирателями, перед своей семьей, родными, друзьями. Моей вины нет. Я все сделал, что мог. Я защищал Конституцию страны и Советы. Если даже придется мне здесь умереть, я буду стоять до конца».

В зал зашел священник и объявил, что каждый желающий может перед смертью помолиться Богу и попросить принять его душу.

В 12-45 в дверях появился человек в камуфляже и выстрелил очередью из автомата в потолок, потом потребовал врача. Я встал, мысленно попрощался со всеми и пошел к выходу, едва сдерживая слезы.

Человек в камуфляже сообщил, что его раненый товарищ в подвале истекает кровью и нужна помощь. Мы вышли на лестничную площадку, и я увидел страшную картину. Все стекла в окнах были разбиты, за каждым бетонным столбом стоял человек и стрелял в сторону улицы. По ним снаружи тоже вели ураганный огонь. Прикрывая собой, этот человек провел меня по лестнице вниз. В подвальном помещении я оказал помощь раненому — остановил кровь, перевязал, дал обезболивающее. Меня снова проводили наверх. На своем этаже увидел молоденького солдата. Сидит, голова свисает на грудь, везде кровь. Проверил, пульс отсутствует…

В 17 часов огонь неожиданно прекратился. В зале появился офицер группы «Альфа». Объявили, что получили приказ взять Дом Советов штурмом, но не хотят убивать людей своей страны. Поэтому предложили организовать коридор и обеспечить безопасный выход из здания.

Минут сорок депутаты обсуждали предложение офицера и решили, что должны выйти отсюда живыми, разъехаться по стране и рассказать людям, что здесь произошло, иначе власть обо всем умолчит или исказит информацию.

Мы вышли, но автобусы, как обещали, нам не подали. Ждали долго, и офицер отряда «Альфа» тогда предложил нам самим дойти до метро.

Шли по улице, а над головами свистели пули. Я, Леонид Софронов и Станислав Николаев, депутаты из Чувашии, были в середине колонны. В одной из арок я обнаружил нишу и остановился, остановились и мои друзья. Мы спрятались в нише и подождали, пока не прошла колонна. Как потом оказалось, их загнали на огражденную территорию и жестоко избивали.

Потом мы зашли в один из дворов и стали обсуждать, где устроиться на ночлег. По нам снова начали стрелять с крыш. Мы спрятались в приямке подвального окна. Когда все утихло, мы отправились по подъездам, стучали в двери квартир, но никто не открывал. В одном из подъездов встретили парня, спросили, можно ли спрятаться у них на чердаке. Тот ответил, что там снайперы, и они нас сразу убьют.

Наконец дверь одной из квартир открылась и выглянула бабушка. После переговоров она запустила нас к себе. В комнате мы увидели двух офицеров. Испугались, но те нас успокоили – сказали, что сами прячутся.

Расселись на полу, потому что в окна стреляли. Бабушка принесла картошку, которую мы съели с большим аппетитом после нескольких дней голода.

Утром по радиоточке объявили, что будет зачистка, солдаты обойдут все квартиры. Нам пора было уходить. Бабушка ушла на разведку, вернулась через час. Дворами вывела нас из зоны боевых действий. Шла впереди, как партизанка. Доходила до перекрестка, если все было «чисто», то давала нам знак — поправляла платок, и шла дальше. Мы следом.

Потом была дорога домой в Чебоксары. Старались держаться подальше от военных и милиции.

Еще долго потом меня вызывали повестками в прокуратуру, допрашивали. Была попытка снять меня с поста министра здравоохранения Чувашской Республики. Началась «демократия».

Но я в 93-м году сделал все, что смог, до конца оставался верен своему народу.

Андрей Коган.